Белый снег – Восточный ветер [litres] - Иосиф Борисович Линдер

вести разведку укрепрайона. Он сыпал фамилиями, приводил подробности задержания, но после разговора с наркомом все это теперь казалось мелким и несущественным. Гоглидзе, не дослушав, распорядился все подробно изложить в рапорте и в ближайшие полчаса не звонить.

Его мысли занимало совершенно другое. Потирая виски, он кружил по кабинету, прикидывая подходы к заданию.

«Москва и есть Москва, – думал он. – Какой с нее спрос! Зато шкуру всегда спустит. Рассчитывать на другие управления, конечно, можно, куда они денутся. Если Москва надавит, материал дадут, но напрягаться не станут, у них своих забот по горло. Остается полагаться на себя и тех, кто под рукой. Так, и что мы здесь имеем?»

Он подошел к массивному металлическому сейфу, который перекочевал сюда в далеком двадцать первом из Купеческого банка. Хозяева его давно уже сгинули в подвалах внутренней тюрьмы. На полках сейфа лежали не деньги, не золотые слитки, а папки с делами, за каждую из которых разведки многих стран могли отвалить целое состояние.

Вытащив несколько папок, Гоглидзе положил их на стол, бегло просмотрел материал и с досадой отодвинул папки в сторону. Дела по японской линии были свежи в памяти. Конечно, наработок много, но решить задачу, поставленную наркомом… Нет, у него не было агентов такого уровня.

«Пограничники? – перебирал он в уме тех, кто мог бы подключиться к выполнению задания. – Вряд ли, до армейских штабов им не дотянуться. Остается военная разведка. Но это при условии, что Лаврентий как следует надавит на Голикова, без него они и пальцем не пошевельнут. Посольская элита? Чистоплюи сраные! Этим только по фуршетам шляться да жен иностранных военных атташе щупать. Как ни крути, ставку надо делать на харбинскую резидентуру».

Его палец лег на кнопку вызова дежурного, тот немедленно ответил, и Гоглидзе распорядился:

– Пашкова и Гордеева ко мне!

– Есть! – прозвучало в ответ.

«Гордеев? А может, Сизов? – засомневался он уже постфактум. – Нет, этот чересчур осторожен, будет лишний раз перестраховываться, и пока до цели доберется, время уйдет. А если Павлов? Ничего не скажешь, хорош. Хватка бульдожья, но слишком нахрапист и интеллигентности не хватает. Такого господа офицеры к себе не подпустят. Все-таки Гордеев! Мать артистка, научила всяким дворянским штучкам, на французском болтает не хуже лягушатника из Парижа. Талант несомненный, не талант, а талантище – если потребуется, завербует и самого черта. Имеет опыт нелегальной работы в Маньчжурии, участвовал в проведении специальных акций. Результативный, а главное, удачливый. Удача сейчас, ох, как нужна».

Размышления прервал стук в дверь. В кабинет вошли двое – начальник разведотдела Пашков и старший оперуполномоченный 1-го отделения капитан Гордеев, последний был в штатском. Элегантный костюм безукоризненно сидел на стройной худощавой фигуре. Над высоким лбом кудрявились небрежно причесанные темно-каштановые волосы. Живые карие глаза пытливо смотрели из-под длинных ресниц. Чуть крупноватый прямой нос не портил общего впечатления. Все в нем выдавало барскую породу.

«Этот точно будет своим среди чужих», – отметил про себя Гоглидзе и предложил сесть.

– Леонид Федорович, – обратился он к Пашкову, – как идет работа с харбинской резидентурой?

– В обычном режиме. Обеспечиваем «окна» на границе и проводку до Фуцзиня, – коротко доложил офицер.

– Понятно. С резидентом знаком?

– Нет.

– А ты, Дмитрий?

– На прямой контакт выходить не приходилось. Один раз задействовал их связника, когда поступила срочная информация на Люшкова.

– Было такое, – вспомнил Гоглидзе и, испытывающе посмотрев на Гордеева, спросил: – А не побоишься снова отправиться к японцам в гости?

– Могу, хотя гостеприимством они не отличаются, – улыбнулся капитан.

– Ишь, чего захотел, чтобы после твоих фейерверков на армейских складах тебя еще хлебом-солью встречали, – рассмеялся Пашков.

– Не откажусь! А если еще с маслом и икрой, то…

– Тебе только волю дай, – остановил его Гоглидзе и, согнав с лица улыбку, строго сказал: – Ладно, шутки в сторону, ребята. Задача предстоит сложнейшая. Надо любой ценой добыть информацию о планах командования Квантунской армии.

– О планах… – присвистнул Пашков. – К какому сроку?

– Не свисти, денег не будет. Крайний срок – до конца ноября этого года!

– Какого, какого? Сорок первого? – в один голос воскликнули офицеры.

– Но и это еще не все, – продолжил Гоглидзе. – Нужны данные по флоту и авиации.

Пашков оторопело уставился на него.

– Да не смотри ты на меня так, Леонид Федорович, я в своем уме.

– Так ведь месяц остался! Это же…

– Это приказ Лаврентия Павловича! – отрезал Гоглидзе. – Сроки не обсуждаются. Операция требует строжайшей секретности, и потому никаких записей! В управлении о ней знают три человека: я, а теперь и вы двое. Будет знать еще резидент в Харбине, да и то не в полном объеме. Ты, Дима, введешь его в курс дела. Так что, товарищи, три дня на подготовку – и, как говорится, вперед. Вопросы есть?

– Есть, Сергей Арсеньевич, – сказал Гордеев, от смешливости которого не осталось и следа. – Нужны пароли и явки.

– В ближайшие часы вопрос будет решен. Вот-вот поступит шифровка из Центра, а пока не теряйте времени и подумайте о надежном «окне» на границе. Осечек быть не должно, права не имеем.

Пашков замялся:

– После захвата группы Мацумото самое надежное засвечено.

– Черт возьми! Как не вовремя! – в сердцах воскликнул Гоглидзе. Немного подумав, он сказал: – Придется связаться с нашими во Владивостоке, попрошу, пусть готовят канал. От них до Харбина рукой подать.

– А что, оптимальный вариант, – сходу поддержал Пашков.

– Тогда за работу! – подвел итог Гоглидзе.

Оставшиеся до отправки в Маньчжуриютри дня пролетели для Дмитрия, как один. Рано утром в четверг на борту военного самолета он вылетел к границе. На полевом аэродроме в окрестностях Уссурийска его встретили начальник разведотдела погранокруга и заместитель начальника районного отделения НКВД. Наскоро перекусив, они двинулись в путь.

Дорога была расквашена осенними дождями, а армейская техника превратила ее в густо сбитую сметану. Райотделовский тарантас то и дело садился на брюхо. Приходилось выбираться из относительно теплой кабины и, утопая по колено в холодной жиже, вытаскивать машину из колдобин. Промокшие до нитки, они лишь к сумеркам добрались на заставу.

Ее начальник, немолодой капитан, догадался заранее растопить баню. Последовавший за ней простой, но по-хорошему сытный армейский ужин, проглоченный под наркомовские сто граммов (спасибо Клименту Ефремовичу, который в январе сорокового, во время боев на Карельском перешейке, чтобы в прямом смысле согреть бойцов – морозы в тот год стояли страшные, – распорядился выдавать им водку, а летчикам – коньяк), клонил в дремоту. Заметив, что Дмитрий клюет носом, хлебосольный капитан не стал утомлять гостей разговорами и развел по комнатам, где были приготовлены постели. Сбросив сапоги, Дмитрий улегся на покрывало и заснул.

Разбудили